— Вот оно что! — ответил тот. — А у меня тоже вышло дело. Был я под гримом, да хозяин заметил. Гляжу, возле дверей полицейский похаживает. Пошел в уборную, сбросил одежду, да за мной какой-то дурак увязался, так я ему пригрозил пистолетом, заткнул рот и ушел.
В ту же ночь новый товарищ Давыдова, по кличке Студент, удачно минуя конные разъезды, охранявшие Соликамский тракт, провел его в лес к месту стоянки боевой дружины Лбова.
И в ту же ночь встретился Алексей с легендарным «разбойником», грозой уральской жандармерии — самим Александром Лбовым.
— Ну, говори, рассказывай, как у вас там? — коротко спросил Лбов, усаживаясь у костра и внимательно изучая черты лица Давыдова.
Лбов перебивал его иногда, задавая короткие и прямые вопросы:
— Ребята надежные есть? Бомбы делать умеете? Жандармов много? Солдаты стоят? Управляющий кто?
Давыдов отвечал ему также коротко и четко:
— Ребята есть. Бомбы сделаем. Жандармов мало. Управляющий — собака
— Ну, — проговорил Лбов через некоторое время, оканчивая разговор. — Ну, ближе к делу. Чего же ты хочешь?
— Оружия и денег для начала. Я хочу собрать там вторую боевую дружину.
— Нет, — ответил Лбов после долгого раздумья, — нет, не надо пока другой дружины. Ты лучше подбери небольшую отчаянную надежную кучку, чтобы в нее не пробрался ни] один провокатор, и с нею начинай дело. Так надежней будет. У меня вон народу много, уж, кажется, вот как смотрю за всеми, а все — таки знаю, что есть провокаторы, того и гляди, что провалишь с ними все дело. У тебя, я слышал, брат есть?
— Есть, старший. В тюрьме сидит.
— За что?..
— За пропаганду.
— Пропагандист, значит? Массы просвещает! Знаю, слышал я про него, — с едва уловимой насмешкой сказал Лбов. — Ну, что ж и то дело хорошее.
В это время к Лбову быстро подбежал кто-то и сказал несколько слов.
Лбов вскочил, схватил винтовку, набил полные карманы патронами и, захватив с собой человек десять, направился с ними в лесную чащу. На опушке он остановился и окликнул Давыдова. Когда тот подошел к нему, то Лбов молча снял карабинку с плеч одного из дружинников.
— Возьми, — сказал он, протягивая ее Алексею, — и пойдем с нами. Дай-ка мы посмотрим тебя в деле.
— Смотри, — ответил Давыдов и, заложив полную обойму в магазинную коробку, щелкнул затвором и перекинул карабинку через плечо.
В Соликамской тюрьме за сравнительно короткий период Штейников успел трижды попасть в карцер, дважды быть высеченным и неоднократно быть битым по зубам.
Всему этому способствовало то, что Штейников обладал странным и неуживчивым характером. Нельзя сказать, чтобы он грубиянил администрации. Наоборот, он подчеркнуто четко, по-солдатски отвечал на каждый вопрос, а на поверке никто так громко, как он, не орал в ответ на приветствие:
— Здравия желаю, ваше благородие!
Но, несмотря на все это, а может быть, именно поэтому, начальство ему не доверяло и всегда ожидало от него какой-нибудь выходки.
Так, например, встретившись в коридоре с помощником начальника тюрьмы, он встал, вытянувшись во фрунт, и совершенно неожиданно спросил почтительно:
— Разрешите поинтересоваться, ваше высокородие, что у вас слышно, скоро ли революция будет?
А в другой раз в тюремной больнице, когда доктор приказал больному, едва стоящему на ногах арестанту, отправиться обратно и не велел тому больше показываться в больницу, то Штейников успокоительно гаркнул доктору:
— Будьте благонадежны, ваше благородие! Он не покажется. Куда ему показываться, когда он не сегодня-завтра с вашего разрешения подохнуть должен.
Растягиваясь же на скамейке для того, чтобы быть высеченным, он сказал в порыве откровенности присланному для наблюдения лекарю:
— Беда, как не люблю, когда меня секут, господин лекарь. Ей-богу, никакого удовольствия. Если бы вам, господин лекарь, с полсотни влепить, то вы, должно быть, и папу с мамой не узнали бы?
Характерно то, что вообще в промежутки между этими редкими репликами Штейников молчал или говорил крайне неохотно.
Здесь же, в тюрьме, он познакомился с Петром Неволиным и братом Алексея Давыдова — Иваном. Последнему он передал еще при поступлении в тюрьму брошенную неизвестно кем бумажку с камнем, в которой сообщали о том, что Алексей застрелил стражника и скрылся неизвестно куда.
Вскоре Штейников с партией арестантов должен был отправиться дальше в Сибирь.
«В Сибирь, так в Сибирь, хоть к самому дьяволу!» — решил Штейников и, вероятно, позвякивая кандалами, пошел бы он отмеривать версты, если бы одно обстоятельство не изменило бы вдруг его намерение.
Каким — то образом Иван Давыдов получил письмо от Алексея. Алексей писал, что скоро он думает возвратиться опять в Александровский завод, но уже с группой боевиков. А потому предлагал Ивану поразмыслить над планом побега, обещая прислать необходимую для подкупа сумму.
— Алеша действует, — решили они.
И в ту же ночь Штейников, размышляя над предложением Неволина, два часа пролежал с открытыми глазами молча, а потом заявил вдруг категорически, что он раздумал отправляться в арестантские роты; решил бежать и присоединиться к группе Алексея.
Петр и Иван начали внимательно нащупывать почву, кого бы это из администрации можно было подкупить? И после некоторых колебаний выбор их остановился на надзирателе Мальцеве.
Однако этот план бегства с подкупом был непригоден для Штейникова как чересчур затяжной, а потому он изобрел свой собственный план.